Расслабься, как же.
Где-то здесь, посреди сладкой, неполной болезненности ощущений, Диего осознал, что переоценил свою наглость. Ангел не мог смотреть вниз, глядя в потолок лихорадочно и мутно, запрокидывал голову так сильно, что горло перехватывало - отчего-то ему казалось, что боль, сопровождающая предварительное проникновение, должна быть острей, невыносимей. Без немых, оформленных не голосом, но дыханием всхлипов. Казалось - будет торопливо и жарко, как и вроде бы надо в случайный поспешный раз, но Винченцо спутал его намерения. Оборотень не медлил, но и не торопился, был убийственно аккуратен и лишь чуточку резок когда надо - чтобы не длить ненужной маеты. Целовал грудь сладко и долго, цеплял зубами, словно пытаясь урвать, вытянуть дыхание ангела напрямую. Приходилось задирать подбородок, мять взмокшими лопатками подстеленный сюртук и жмуриться изо всех сил. Потому что увидеть - значит поверить.
Здесь оборотень отстранился и ангел приподнялся на локтях. Одежда... точно. Сглатывая пересохшим горлом, Родригес просто жег взглядом каждое движением пальцев храмовника, надрывающих ворот пижонской рубашки, ослабляющих петли ширинки. Эти движения казались издевательски медленными.
Ладони Винченцо мазнули по бедрам и сжали сильней, плавно приподнимая, притягивая ближе. Слабая дрожь, прокатившаяся по телу Диего, отозвалась точно такой же в теле оборотня. Лизнула от поясницы до затылка, рассеиваясь дальше дробными, томными отголосками. Родригес расставил колени пошире, уткнулся лбом в руку.
- Ахххх, - ангел вскинулся, зашипел, вцепился в храмовника пальцами как крючьями и потянул на себя. Мол: не томи, быстрее, сильнее, сильнее, Винченцо. Коль решился по-джентльменски задвинуть, то поздно разводить этикет. В изнеможении боднул его лицом, затерся носом, лбом.
- Ещщще...
Все сорвалось. Каменная стена улетела как лист, последний покров отпал и рассыпался в крошки, прошла по спине Диего ярая волна, выкрутил все спазм. И еще один, и еще, и заодно с ними слетели с раскрытых губ один за другим стоны, частые, невольные, порывистые во весь выдох - хааххх.
Ангел открыл глаза, дабы перехватить взгляд любовника. Тягуче, бесстыдно разулыбался, пробуя языком свои же, прокушенные в увлеченном порыве, губы. Винченцо... Безупречен. Совершенство, слегка попачканное потом. Схватить, растерзать, увидеть, как ему изменяет самообладание, и спадает как занавес хваленая выдержка храмовника. Но пока, откидываясь спиной назад, можно было командовать иначе - самому извиваться, не подчиняясь придерживающей руке, мазать ладонями по оборотничьей груди, сжимать бедра, словно ребенком впервые уселся на коня и пытаешься не слететь. Терять терпение и хватать загривок храмовника, топя кончики пальцев во всклокоченных волосах.
По телу пробежал в три или четыре волны озноб, Диего застонал бы, если бы не перехватило дыхание, а когда кончился бесконечный миг бездействия лёгких, ангел вскинулся, цепляясь за плечи Винченцо, прильнул, подтягиваясь навстречу частыми, сбитыми рывками.
Возбужденная ажитация в мгновения сделала Диего зависимым, помешанным, голодным без её источника, объекта и первопричины. Будь Родригес проще, нежней, сейчас мог бы лишь умоляюще ахать, не видя и не желая ничего кроме подкатывающей всё ближе, но предательски ускользающей развязки, однако ангельский нрав выдался иным, он вскрикивал Винченцо в губы, стонал, отдавался целиком и полностью, без остатка, оглядки на возможные, непрошеные уши.
- Н-ну же, - придушенно прорычал ангел, урывая на дыхание крохи пауз.
