Готика: Мир Теней

Объявление


Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Готика: Мир Теней » Лазурный Перевал » Горы Поминовения


Горы Поминовения

Сообщений 1 страница 24 из 24

1

http://static.diary.ru/userdir/5/6/1/1/561120/44690050.jpg

Наиболее отдалённая часть Лазурноего Перевала, куда редко добираются путешественники или охотники, носит название, взятое из старинных манускриптов: Горы Поминовения. Немала вероятность, что при переводе названия была допущена ошибка, ибо в тех же манускриптах не даётся никаких объяснений происхождению топонима.
Горный хребет не особенно высок и очень стар. Он богат источниками хрустально чистой, холодной до нытья в зубах и потрясающе вкусной воды, густо порос лесами, изобилующими разнообразным зверьём и ягодниками. Говорят, что в этих лесах на тех из клонов, что более пологие, можно встретить легендарного белоснежного единорога. Изнутри горы изрыты пещерами настолько сильно, что сомнительно природное происхождение всего их комплекса. Загадочное место, о котором и легенды-то в большинстве своём успели исчезнуть.
В самой возвышенной и скалистой области хребта располагается обширное плато, прозванное Матушкина Скатерть.

http://static.diary.ru/userdir/5/6/1/1/561120/44759608.jpg

Замечательно оно в первую очередь гигантским водопадом Крынка: обрушивающиеся в пропасть массы воды кажутся молочно-белыми, густые облака тончайшей водяной пыли у изножия водопада напоминают вскипающую молочную пену. Грохот потока, многократно усиленный эхом от скал, впечатляет не хуже самого зрелища.
Другой достопримечательностью Матушкиной Скатерти являются некоторые эндемичные виды животных, узость ареала которых, как и особенности облика, наводят на мысли о магическом происхождении.
Например, привлекают внимание не просто непуганные человеком, а прямо нахальные скакуны, внешне похожие на лошадей вороной масти с золотистыми гривами и хвостами.

http://static.diary.ru/userdir/5/6/1/1/561120/44759950.jpg

Эти скакуны ведут ночной образ жизни, в темноте их золотые гривы фосфоресцируют, а особый орган, похожий на третий глаз посреди лба, испускает направленный слабый свет. Они травоядны и являются добычей улыбак.

http://static.diary.ru/userdir/5/6/1/1/561120/44760025.jpg

Улыбаки - хищники, условно их можно отнести к собачьим. Размером взрослая улыбака среднего роста человеку по середину бедра, покрыта белёсой шерстью, очень густой, но короткой, так что издали улыбаки кажутся лысыми. Морда улыбаки напоминает череп, в глазницах которого теплится голубоватый свет. Не исключено, что и их жизнь зависит не только от добычи, но и от энергии огромного "сердца" Гор Поминовения. Они агрессивны и крайне быстры, напают стаями по четыре-шесть морд и разрывают добычу живьём. В свою очередь, улыбаки являются кормом для спускающихся на Матушкину Скатерть со скалистых возвышенностей плотоядных драконей.

http://static.diary.ru/userdir/5/6/1/1/561120/44760178.jpg

Дракони парнокопытны, средний драконь раза в полтора меньше скаковой лошади. Группами более чем по три особи они не охотятся, кроме улыбак ни на кого первыми не нападают. Оружие драконей это копыта, рог на лбу и острые зубы, снабжённые ядовитыми железами. Всё тело драконя покрыто прочными яркими чешуями, наиболее уязвимы нижние части ног. У этих животных гибкая и сильная спина, они ловко передвигаются как по равнинному пространству плато, так и по крутым скалам.

2

Гостиница "Зимовье раков" ------->

Воронка портала расхлопнулась и на поляне появились две человеческие фигуры. Никто не побежал прятаться по кустам, потому что в округе никого не было. Во всяком случае не было в округе которую наблюдала вокруг себя одна из фигур. Сигизмунд, а это был он, огляделся и тоже никого не увидел. После непродолжительного ощупывания себя на предмет не пропало ли чего лишнего, он ткнул пальцем куда-то влево.
- Туда пойдем. Нам нужно найти... что-то. Что-то такое с чем можно сделать что-нибудь ужасное, - Сигизмунд двинулся в указанную сторону активно крутя головой по сторонам - То ужасное что я сделаю, с тем что мы найдем должно помочь тебе в твоей проблеме. Или превратит в пускающего слюни идиота. Тут есть некоторые побочные эффекты. Ищем желуди, орехи или грибы. Овощи, фрукты тоже подойдут...
"Вот если взять желудь... и изменить его энергетическую структуру соответствующим образом, то... Жрать его станет решительно невозможно. От грибов можно ожидать вообще всего, потому что они себе на уме. А вот орехи или ягоды какие...": на лице Сигизмунда была нарисована тяжелая мысленная работа.
- Нужно будет провести серию экспериментов. И я надеюсь ты составил завещание... - и бионик ободряюще похлопал Пса по плечу.

3

"Зимовье раков" >>>

"Лады, пойдём туда." При всей молчаливости Пёс был одновременно и поразительно болтлив, только сам с собой. Он грешил тем, что мысли свои, довольно связные и годные к диалогу, не озвучивал.
Озвучки чернявый продуцировал за двоих.
Непривычно было слышать в тихом пологе лесных шорохов человеческий голос, чужой, полный жизни и уверенности. Пёс трудно привыкал быть здесь не один... Но нельзя было бы сказать, что ему неприятно или болезненно это новое не-одиночество. Всевозможные ужасы, которые пророчил чернявый, Пса также пугали чуть менее, чем никак. Уверения в безопасности и безболезненности его насторожили бы значительно сильнее.
"А зачем демону завещание?"
Где-то в пышной листве скакали и цокали белки, влажный и сладковатый запах лесной растительности трогал нос, омывал лицо и порхал дальше на крыльях ветра, ласкового как мамаша. Пёс успокаивался в этих лесах. Успокаивался, хоть и было это не совсем осмотрительно...
- А зачем демону завещание? - в кои-то веки высказал вслух Пёс часть своей внутренней риторики, почти машинально поправляя рукав в том месте, куда чернявый хлопнул. Пса редко трогали руками, каждый такой случай немного сбивал его с толку. - Серия экспериментов длинная?
Вот этого можно было не спрашивать: откуда чернявому знать заранее? Никогда, вообще никогда Пёс не был объектом экспериментов, так что представлял этот процесс очень смутно и не был уверен, что предсказать результат хотя бы первого из целой серии можно с какой-никакой точностью. "Как направления тутошних тропинок..."
Очередная тропинка вывела к поляне, где возвышался, царил и господствовал дуб.
Дуб был исполинский, древний, кряжистый. Его огромные корни, толстые как удавы, бередили почву на несколько метров кругом, ныряли в землю, выныривали, извиваясь, как будто кучу гигантский змей в пьяном угаре постигло заклятье неподвижности, и весь их кипеш навеки остался в едином виде. Над участком земли, порабощённом корнями, нависала во все стороны не менее внушительная крона, в которой ласковый ветер пробуждал шум настоящей бури. То и дело с дуба срывались и брякались о выступы корней глянцевые крупные жёлуди.
- Ещё поищем или канает? - спросил Пёс, разглядывая дерево. - По-моему, достаточно ужасно.

4

- Йынсажу ыт мас, - совершенно неожиданно ответила Псу крона дуба. Голос у кроны был приторный с горечью, если такое вообще возможно представить. - Номед. Номед ябет у амам и. Онсажу отэ тов.
Далее в кроне произошло какое-то движение, словно белки в ней скооперировались в одну большую белку, крайне неуклюжую, ленивую и сонную, а затем в золотых перьях отжившей своё листвы, в янтарных градинах желудей и могучем шуме нечто большое и фиолетовое сверзилось с высот дубовых и приземлилось на конечности, четыре штуки. Тут же это явление выпрямилось, чем-то серебрясь и звякая, блистая глянцевой кожей, яркой как кожица баклажана, и звучно хлестнув воздух косой... или хвостом... или тем и другим.
- Акабос, акеволеч лёвирп ыт? - спросило явление у Пса, дружелюбно скаля рот. Похоже, они были знакомы... Или не знакомы. Ответа от Пса дожидаться явление не стало, вместо этого оно подошло к чернявому парню и стало обходить его кругом, принюхиваясь, трогая то тут, то там край одежды, а то и прядь волос.
- Аде ен отэ, - заключило явление по результатам своего осмотра, ощупывания и обнюхивания. - Аксуказ отэ. - Существо воззрилось на демона. - Корадоп йохолп. Летох огеч?

5

- Ну вот ты помрешь внезапно. И с твоим имуществом надо будет что-то делать. Например отдать всё мне! - Сигизмунд радостно посмотрел на демона - Хорошая правда мысль? Так вот для этого и нужно завещание. Чтобы отдать всё мне! Жадность не истребима. Это же касается и экспериментов. Штук десять проведем. Потом сделаем промежуточный вывод и потом ещё штук десять. И так пока не разберемся, что именно тебе принимать, в каком количестве и... Ну ты понял, в общем.
Увидев дуб Сигизмунд застыл в восхищении. Дуб был идеален, ещё и vigor'ом шибало так, аж в носу щекотало. А потом дуб заговорил. Причем заговорил как-то странно. Звуки выходили вроде бы знакомые, но вот о чем говорило дерево понять было решительно не возможно. "Ну, а чего я ещё ожидал от дерева? Все они какие-то странные...": философски подумал Сигизмунд и уже собирался достойно ответить, как из дуба выпало нечто синее и блестящее и звенящее. Оно ходило кругом, что-то говорило и трогало. Это было настолько странно, что юноша на всякий случай отступил за рыжеголового. "Номед... номед. Не мод. Не дом. Домен? А демон! Рыжий - демон! А я акзукас... Сакузка! Чего это я сакузка?": оскорбился Сигги.
- Сам ты сакузка! И уши у тебя голодные! Кто такая сакузка кстати?

Отредактировано Siggy (2010-10-24 17:16:42)

6

- Тогда и впрямь отличная идея, - серьёзно согласился Пёс. - Опять же, будешь мне козырным обедом, когда я внезапно вернусь из Некрополиса, не помня, что сам отдал тебе имущество, и начну его требовать обратно в агрессивной форме. - В благожелательной речи демона присутствовали трезвый расчёт и надежда на продуктивное сотрудничество. С чернявым, очевидно, можно было поладить, хоть для этого и приходилось произносить столько слов. "Освоил бы ментальную речь, да толку с нынешней модой на ментальные блоки," - применил Пёс любимую отговорку. На самом деле систематически заниматься ментальной речью ему было попросту лениво.
Переговорам, увы, суждено было прерваться как раз в тот момент, когда Пёс начал обдумывать гастрономические характеристики чернявого. Если демон и удивился, то выразилось это не более чем крохотным движением одной брови. А куда больше-то? Всё равно любые движения частями лица, возгласы и эффектные реплики нафик никому не нужны, когда внимание зрителя забирает Ойюнаку. "Тщеславная мартышка."
- Не твоё дело, чего я хотел, Ойюнаку, - Пёс вздохнул так, как вздыхают, набираясь терпения. Этот разговор до полутона напоминал множество других, которые уже успели состояться между баклажановым отродьем Гор и рыжим отродьем Геенны. - Ты всё равно через пять минут забудешь, что я говорил. В конце концов, ты этого никогда не помнишь. Сколько раз... - и тут Пёс осёкся на полуслове, потому что Ойюнаку разулыбался как-то очень уж многообещающе. - ...это повторялось...

7

- Ну теоретически ты прав... - звероногий уселся на корень дуба, сложив колено на колено, достал из ножен, укреплённых на поясе за спиной, короткий клинок и его заострённым концом стал чистить ногти (когти?) на левой руке. - Если мы не знаем, кто такая сакузка, то я вполне могу быть ею... И вполне могу не быть... Тебе вот что больше нравится, человек Зака?
Продолжая держать лицо повёрнутым к человеку, Ойюнаку опустил веки и покосился на рыжего, чтобы видеть его реакцию. То ли двух, то ли трёх встреч с демоном оказалось достаточно для наблюдений: горный дух знал, что большая собака ненавидит выдавать своё имя и называется прозвищем. Вероятно, и человеку он не представился. Это была небольшая месть за то, что Зак назвал его, Ойюнаку, имя при постороннем.
- Представь себе, Зак, - продолжил горный дух, всё ещё внимательно исследуя демона косым взглядом, - моё дело - всё, что происходит в этих горах. А если вернуться к частностям... И если до тебя самого не дошло...
Меч вернулся в ножны с коротким шорохом, тихим и свистящим, похожим на звук броска змеи. Звероногий потёр внешние стороны своих когтей о чешуйчатый нагрудник.
- Я называю тебя собакой потому, что ты собака. Хочешь доказательств? - вкрадчивый вопрос прозвучал, как будто утихая с каждым мгновением, и вслед за этим возникла такая тишина, словно всё, что могло хоть как-то звучать в лесу, обложили ватой. Ойюнаку выжидательно поднял палец и повёл длинным ухом... Его улыбка стала шире, едва тишина нарушилась далёкой, ритмичной дрожью воздуха, нарастающей, проясняющейся... становящейся глухим стуком копыт. Секунда, другая - и на поляну выломился, круша подлесок, диковинный конь в чешуе.
- Надо же, какой здоровенный вымахал... - картинно изумился Ойюнаку.
Драконь проплясал на месте, затормаживая бег, свирепо всхрапнул и мощным скачком с места бросился к демону.
- Дракони жрут только собак, - задумчиво, ни к кому не обращаясь, проронил Ойюнаку. - Беги, Зак, беги... А мы пока можем обсудить мои уши, человек. - Теперь ни драконь, ни демон, похоже, звероногого не волновали, он полностью обратился к второму гостю своих лесов и даже подался корпусом в его направлении, излучая внимание. - Кстати, что там насчёт твоего имени?

8

Вопрос говорящего баклажана поставил Сигизмунда в тупик. Что такое сакузка было не понятно, но звучало достаточно внушительно. Пока демон выяснял какие-то сложные отношения с местным лесником, юный бионик тем временем пытался договориться с дубом и старательно пырился в дупло. Из дупла на него не менее старательно пырилась белка и пыталась понять, что это странное существо от неё хочет. Сигизмунд вздохнул и отдал белке желудь, потому что он был всё-таки добрым человеком, хоть и несколько странным. А потом обнаружил что Ойюнаку обзывается и пугает Зака чешуйчатой лошадью. В этом стоило поучаствовать и он пошел обратно не обращая внимание на ругающуюся белку.
- Зови меня Сигизмунд. Давай поговорим о твоих ушах, почему бы нет? Спорим на щелбан, что ты не знаешь зачем мы сюда пришли? - Сигизмунд встал рядом с духом лесов и гор и задумчиво огляделся - Вот явно не демона лошадью пугать...

9

Один раз Пёс уже попадался на этот трюк. Правда, не здесь, а на Скатерти, где драконями каждая скалистая возвышенность кишит. Кто бы мог подумать, что драконь объявится здесь, в уютной лесистой местности? "Глупо вышло." Зверюга была реально огромная, размером с нормальную лошадь. Эго у зверюги, судя по всему, было размером и вовсе со слона. Пёс помнил, что там, на всхолмьях Скатерти, на него напали сразу три копытных ящера, и ни один не смел во время атаки оказаться к нему ближе двух других. Вроде догонялок, только в обратку: кто догнал, тот лопух.
Нынешний же драконь отнюдь не смущался расстоянием, лез прямо на Пса и угрожающе задирал острые копыта, норовя ударить в голову. Он издавал рычащий храп, полный первородной ненависти, и Пёс чувствовал специфический сладковатый запах яда от обнажённых зубов, похожих то ли на волчьи, то ли на крокодильи, но уж никак не на зубы травоядного. Пёс был прагматик. Язвительность Ойюнаку перестала его задевать, как только на сцену событий впёрся драконь.
Больше того, ехидная рекомендация бежать выглядела теперь пусть и не доброжелательной, но осмысленной.
Пожалуй, Пёс даже жалел немного, что у него нет четырёх крепких собачьих лап.
От двух шарахающих, как молния, ударов копыт сверху вниз демон увернулся. Уворачиваясь во второй раз, он поздновато вспомнил, что дракони отнюдь не тупы, а арсенал их отнюдь не ограничен копытами и зубами. Драконь продолжил второй бросок тем, что припал на колени и резко мотнул вверх головой, острый рог в его лбу пропорол Псу рубаху и оставил длинную рваную царапину на животе. Ветерок прогулялся по неряшливо разодранной коже, кровища потекла за ремень, накапливаясь под бляхой и создавая тепловатый, хлюпкий, гадкий зуд. Пёс понял, что таким макаром с конской тварью каши не сваришь.
Лучшим спасением был бы портал, но на провешивание нужно время и какой-никакой покой. Лишённый шансов удрать так, Пёс попробовал иначе: с прыткостью матроса или кровельщика вскарабкался по сероватому стволу дерева, почтительно отстоящего от августейшего дуба, до первой развилки, что-то около двух своих ростов от земли. Драконь немедля атаковал дерево, лупя по нему копытами и тараня зубами на такую высоту, на какую только мог достать. Кора в считанные мгновения оказалась исполосована глубокими бороздами, кое-где повисла длинными лоскутами, обнажив белую древесину. Крона дерева затряслась, как лихорадочная. Но Пёс крепко утвердился в развилке, аж ухитрился придать своей позе некоторую вальяжность.
- Сигизмунд! - окликнул он из своего убежища человека тем именем, которое случайно услышал, - Ты там работать не забывай. А я тут посижу... - демон покосился вниз, на беснующегося драконя, - посмотрю...

Отредактировано Адов Пёс (2010-10-30 16:10:09)

10

- Отлично, Сигизмунд, - Ойюнаку постучал кончиком хвоста под другому выступу могучего дубового корневища, напротив того, где сидел сам. - Ты присаживайся. Меня, как уже проболтался Зак, зовут Ойюнаку. Кажется, ты не соврал. - Звероногий наконец спрятал в улыбке белоснежные клыки. - Горы, знаешь ли, не наказывают тех, кто приходит под неверным именем, но встречают по имени... Зак в этом убедился. Правда, Зак? - Поглядев на демона и на его чешуйчатого противника, Ойюнаку смягчил тон, словно извиняясь, - Шумно здесь... Так о чём я? Ах да, - довольно натурально горный дух изобразил доброго наставника. - Зак пришёл и назвался Псом. До псов в Горах охочи дракони.
Драконь крушил древесный ствол, беспорядочно топоча и гарцуя вокруг него, чем безусловно подтверждал слова Ойюнаку. Демон расположился на дереве, как на любимых перинах, и готовности свалиться и осчастливить драконя собой в качестве обеда не проявлял. Ойюнаку благосклонно кивнул, удовлетворённый этим положением вещей.
- Одного щелбана маловато. Давай на десять, - вновь обратился он к Сигизмунду, заинтересованно и даже азартно. - Спорим на десять щелбанов, что ТЫ не знаешь, зачем вы сюда пришли. У тебя ведь ни малейшего представления, что ты тут ищешь... Что-то, что может быть полезно... Или бесполезно... Над чем стоит работать... Или не стоит, потому что это пустая трата времени... - Нешироко зевнув, Ойюнаку разлёгся на корне, заложил руки за голову и подставил лицо солнцу, пробивающемуся сквозь листву. Лежал он в совершенном покое и неколебимом равновесии, это было занятно при том, что его спина оказалась раза в три шире корня. - Я вас подслушивал. Ты собрался ставить эксперименты на большой рыжей собаке. - Договаривал звероногий с дремотной монотонностью. - Мне тоже интересно, чем это кончится... Так что валяй... экспериментируй... Пока демон пугается конём... Я там портал не закрыл... А собачьей кровью пахнет так, что скоро... другие набегут...

11

- Ох ты ж ё... - протянул Сигизмунд и потер переносицу, а потом слегка обиженно посмотрел на духа - Подслушивать не честно, вообще! Я тоже может хочу подслушивать, но не умею. А значит не честно. А ты можешь закрыть портал, чтоб другие не прибежали? А то как-то это... Они же его сожрут и тогда у нас ничего не получится. Или получится, но будет поздно.
"Слова словами, а работать и правда надо,": понял Сигизмунд и решил решать проблемы по мере возникновения. Вначале надо было избавиться от запаха крови и успокоить драконя, а потом уже всё остальное. Собравшись и забормотав под нос нечто похожее на ругательства бионик начал плести заклинание должное убрать запах крови и залечить дырку в боку.
- Интересно, они на запах идут или на ауру... - пробормотал Сигизмунд, отправив заколдуху в демона, - Ты главное не дергайся! Может жечь будет!
Заколдуха похожее на желе желтого цвета залепило рану демона и остановило кровь. Всё бы ничего, но составляющая убирающая запах крови действовала более грубо. Она выжигала некоторые частицы и подставляла другие. Сигизмунд не любил экспериментировать на клиенте, предварительно не испытав на себе или на ком-то не нужном. Воздух запах озоном и цветущим лугом, но драконь всё равно атаковал дерево.
- Эй! Эй, лошадка! Лошадка иди сюда! - крикнул бионик драконю и подобрав желудь, медленно пошел к дереву - Лошадка! Лошадка, лошадка! Хочешь желудь? Иди сюда, давай засаду устроим, он нам поверит, слезет и ты на него прыгнешь!
Драконь остановился и задумчиво посмотрел на двунога. Вид при этом животное имело заинтересованный и внимательный. Согласно фыркнув и шарахнув по дереву копытом он пошел за Сигизмундом и спрятался в кустах, предварительно обнюхав и убедившись, что всё в порядке. Сигизмунд гладил драконя по шее и бормотал, о том что пес на дереве не настоящий пес. Потому что псы по деревьям не лазят, а если он на дереве то это не пес. То что его звать псом ещё же не значит ничего. И драконь вроде бы поверил и успокоился.

12

Что-то неуловимо изменилось в окружающем мире. И почему-то зачесалась спина между лопаток. "Что за дела?": подумал Сигизмунд и запустил заклинание самодиагностики. И увиденное его не обрадовало. Тело было пока здорово, но все магические линии были отмечены печатью гниения и разложения. "Мы все сдохнем и сгнием. Или не все... или сначала сгнием, а потом всё остальное! Шикарно,": и юноша почесался об дерево. Гниль уничтожаться решительно отказывалась невзирая на все фокусы и бионик нервно хихикая шарахнул пучком друидской магии по дереву. Оно в ответ на такое обращение начало стремительно гнить и изменяться.
- Шикарно! Я вам тут устрою праздник радости и счастья! Страдают все! - пафосно пробормотал Сигизмунд и соорудил вокруг себя "природный щит" - Счастливо оставаться!
Помахав рукой своим случайным спутникам Сигизмунд отправился обратно в город распространяя везде гниение и разложение.

----> Рынок

Отредактировано Siggy (2010-12-07 15:27:43)

13

---> Из логова
Большую часть дороги от Уманки не то что веяло, а прямо-таки за версту несло колючим недовольством. Несмотря на то, что на языке своей охочей до ласки тушки он приветствовал каждое касание - губ до загривка, чуть шероховатой ладони Ватруха по спине, вдоль позвоночника; несмотря на то, что вслед за поцелуем подался навстречу не то что одними губами, но и всем телом, упруго выгнув спину - всё равно зол был изрядно. Будет ещё упрекать меня в несамостоятельности, - Тихо злился пацан, демонстрируя полный набор признаков негодования - и губы жал соблазнительно, и брови хмурил к своей рассеянной переносице, и посвёркивал взглядом почище лесного филина в полночь. Уж очень он не любил, когда его опекали, к тому же и ставили носом перед фактом, что это - нелёгкое и не всегда благодарное занятие. Возраст Уманки требовал протеста, красивой и громкой демонстрации - мол, гуляю сам по себе. Может, этим и объяснялась большая часть его бл*док на стороне, по крайней мере, поначалу, пока не вошёл во вкус и не понравилось ловить на себе оценивающие, откровенно жадные взгляды. Да что там взгляды! По крайней мере, Ватруху-то я бы выдал в полном размере свои благодарности. Видать, мало этого! - Угрюмо решил Картинка и в сердцах выпнул от себя подальше какой-то булыжник, правда, не рассчитал с его размером и еле сдержался, чтобы после этого не запрыгать на одной ноге.
- Вот если б я решил, что надо грохнуть кого, точно сюда бы и повёл. Сколько трупов здесь небось под корнями перекопано, - Проворчал, зябко поводя плечами. Ноги холодило от студёной предрассветной росы, повсюду рассеянной по траве россыпью матовых бусин, изо рта чуть ли не выдувались облачка живого, согретого на губах пара. Плащ, обёрнутый на плечи, понемногу тяжелел - собирал на себя влагу из сочно пахнущего травами и дурманами лесного воздуха. - Хорошо хоть, Хло не видел, как мы уходим. - Хотя, когда артель встанет на свои ватные и изрядно подкашивающиеся после вчерашнего раздолья ноги, их двоих, конечно, хватятся. Уманка иногда тяготился по-медвежьи суровой дядькиной заботой и только самовольно дёргал подбородком в ответ на очередное "где тебя, шельмец, носило".
- Так что он, докапывался до тебя? - Зевая, продолжил он. Потёр глаза сложенными в щепоть пальцами. - И какое его собачье дело. Он, конечно, подметил, что часто кто с тобой ведётся, тот отправляется мордой вниз плавать в какой-нибудь колодец... Но свои же. - Парень сам не заметил, что затронул скользкую тему. С артелью Ватрух теперь был завязан накрепко, а вот насколько "своим" здесь стал - сложный вопрос. Мало кто здесь силу уважал, всё больше недолюбливали или боялись. Да и две недели, за которые Расти в ней продвинулся - это, на взгляд некоторых, было маловато.
Спустя некоторое время древесные кроны над головой сплелись в единую, цельную крышу, предрассветное серое зарево с неба сюда слабо проникало, стало на порядок холоднее. Уманка принялся свирепо чихать, вздрагивая от каждого такого события всем телом. Что за странной властью обладал над ним этот Ватрух, что ухитрился вытащить его с утра, усталого, да из тёплой налёжанной постели на холодную улицу - пацан и сам не мог сказать. Факт, что сейчас он покладисто переставлял ноги, игнорируя лёгкие уколы боли на память о бурной ночи и стараясь не отставать.
- По-моему, если мы ищем самую тёмную кущу, то вот это как раз она, - Усмехнулся, выдирая полу плаща из колючек какого-то чёрного цеплючего растения. Уманка успел уже пожалеть, что сейчас не лежал у себя в каморке, не пробовал на вкус надышанный ими двоими до домашнего тепла воздух. Может, сам он признавать и не хотел, но возле Расти, норовившего и рыкнуть, так что сердце в пятки уходило, и подзатыльника дать, если сказать чего не вовремя, он всё же чувствовал себя на удивление вольно и одновременно спокойно, уверенно так. Уманка гнал подобные порывы взашей, не хватало ещё сопли пустить.

Отредактировано Уманка (2011-03-17 15:00:30)

14

Халупа >>>

"Думаешь, сюда легко дойти?" В пути Кисарь улыбчиво помалкивал. Конечно, никто не видел, как они уходили.
Может быть, вечно трезвый Зинар и углядел случайно две фигуры на петляющей тропке в сорняке, которые двигались, то показываясь, то пропадая среди могучих бодылей бурой, зимней растительности, какой на каждом пустыре полно - а потом потерялись, будто в канаву ухнулись. Кисарь не навесил одного портала, выстелил несколько, один за другим. Казалось, что шли и шли себе, а на деле утопали далече, ой далече от дому. Рыбная сырость Раша из воздуха пропала, висел и клочьями цеплялся к идущим лесной туман.
- До меня докопаешься, как же. Не смастерили ещё той лопаты.
Уманка зяб, Кисарь знал - людям утренний холод не нравится. Потому оборотень и не останавливался, и шагу не сбавлял, чтобы пацан в движении хоть немного отогрелся. По уму, вести его надо было в Геенну, на родину кисарева рубина, но смену сереющего утречка на вечные сумерки никакой вереницей порталов не замажешь, да и темнота в Геенне не безобидная - бывает, что душу тянет из человека. Уманке же нужны были все его силы, без вариантов.
- Мы ищем ручей. Тут пара шагов, воду слышно... - один раз за всю дорогу Расти притормозил, снял край уманкиного плаща с какой-то цепкой ветки и встрепал спутнику лохматую макушку.
Еле натоптанной в траве стёжкой выбрались к ручью, ватрухова "пара шагов" была больше похожа на километр, но наконец он остановился, осматриваясь... Место годилось, сам воздух был промыт звоном подвижной воды, сияли на мшистых спинах валунов голубыми звёздочками скромные цветы - эльфичьи слёзки вроде, если по-тутошнему. Примета характерная, как грибной ведьмин круг, означает, что эфиры тут проточные, сбалансированные и холодные. Это оборотень в зинаровых книгах вычитал. А о том, что у бегущей воды энергии плетутся тихо и чисто, всегда знал.
- Пришли, - оборотень повернулся к Уманке, кивнул на цветочки. - Не боишься? Если нет, то можешь начинать.
В кронах перекликались пичуги, щебетом отрицая любую угрозу. Малые птицы чуткие, перед бедой замолкают... Кисарь вытянул полы рубахи из-за пояса, развязал узелок шнуровки, разделся, явив робко сочащемуся в туман солнышку орнаментальное "охро" во всю спину, потом дёрнул с плеч пацана волглый плащ.
- Покидаешь лоно церкви Единого. И путь назад тебе заказан, человек. Для аколитов и шепсов будешь фонить, - ловко (уж в который раз), проворно оборотень распутал узкие тесёмки уманкиной туники, - демоном. Станешь пить луновуху. - Вытряхнув Уманку из туники, Кисарь прижал его к себе, согрел. - Много луновухи.
А пичуги всё не затыкались, драли зобы кто во что горазд - какое им дело до бескрылых, у них время подходит горячее, гнездовое. Вот так бы и стоять над быстрой водой, обнимая Уманку, тискать прохладные плечи, ворошить растрёпанные патлы и... ничего с ним больше не делать.
То есть не то чтобы ничего...
Трахаться хотелось до одури.
- Я расскажу, как это делается... - Кисарь чуть отстранился, показал руку с длинными, плотного и густого рубинового цвета когтями. - Если выживешь.
И полоснул себя по шее. Юшка пошла толчками, зажимать бесполезно. Шарахнуться Уманке оборотень не дал, времени спрашивать или ругаться не оставил - одарил таким же глубоким надрезом, тоже слева, сцапал его, слепился с ним артерия к артерии. Наглая рысья кровь вплеснулась пацану в пораненное место, загналась по телу, мешаясь с его кровью, неся сытый, горячий живой рубин. Кисарь держал Уманку, давил рёбра - не вырваться и не отпихаться. Можно было человечьего детёныша попросту кровью напоить, но тогда он всего лишь проблевался бы и тяжело обжёг глотку. Ему и сейчас, наверное, казалось, что его жгут, испепеляют изнутри, от костей к коже, что в черепе, в гортани, в лёгких растекается кипяток.
- Привыкнешь... - шептал Кисарь. - Тебе больше никогда не будет холодно...
Было ли Уманке страшно? Думал ли он, что сейчас умрёт, или пульс у него сорвался в нестройную, бешеную дробь только потому, что рубин подстёгивал сердце, приживаясь? Кисарь словно стал своей кровью, с кровью летел в жаркой тьме уманкиных вен, обживался, обминал под себя новое тело, здоровое, сильное, непорченное... И вдруг вернулся - и тогда нажал на Уманку, повалил в росистую лесную подстилку, часто и беспорядочно хватая зубами горло, грудь, плечи, в синяки лапая нежную, едва намеченную смуглоту кожи. "Вы*бу и порву. Порву и вы*бу!" - вознамерился рубин, старший, кисарев. Это было хорошо - расщепился, почуял в Уманке полноценного конкурента. Это было хорошо для Уманки - подыхающего, негодного, неспособного к симбиозу носителя рубин бросил бы. Падаль не пинают.
Но это было и опасно для Уманки. А если правда порвёт?
Кисарь замер. Заставил себя замереть. Хрипло заговорил, послабляя костедробильную хватку:
- Будет жечь... Недолго. Он успокоится, нужно несколько минут. Надо, чтобы начал болтать. Позови его.
Молодой рубин доставуч, Кисарь помнил, как его собственный на всё высказывал своё мнение по поводу и без: "Мы интересуюсь", "Мы убью", "Мы не стану убивать". Со временем сознания синхронизировались, на трепотню живого камня оборотень перестал обращать внимание - но у него-то всё устаканилось, а Уманке нужен был знак, индикатор благополучия симбионта.
- Обошлось, слышишь? Зови его...
Приподнявшись на локтях, Кисарь толкнул щекой взмокший висок пацана, развернув его голову, выдохнул и широко ухмыльнулся выпачканным краснотой ртом - прореха на шее Уманки больше не кровоточила, закрывалась тоненькой искристой корочкой, рубиновой.

Отредактировано Кисарь (2011-03-18 04:39:38)

15

Уманка бы определённо спошлил, если б не вящая серьёзность, с которой Ватрух принялся сбрасывать с себя тряпки. И всё равно ведь - невнимательно слушал, а больше следил за движениями, смуглым переливом кожи Расти в угловатый багрянец узора. За такое бы, по-хорошему, подзатыльника можно было дать. И всё-таки, Уманка был далеко не дурак - под конец присмирел, собрался, принялся сосредоточенно слушать, понимая, что сейчас лишними словами погоды не сделает. Как-то странно было парню. Неподалёку седой завесью вился туман, как живой - казалось, сейчас только прошли, а его уже зашило, стянуло обратно в одно зыбкое одеяло. Вода по замшелым валунам журчала тихо, умиротворённо, беззлобным и только ей понятным языком - казалось, пропади оно всё пропадом и захвати мир толпы хаоситов, а этот камень и светлый, наверняка ломящий зубы холодом поток, спадающий в обрамлённое неяркими цветочками озеро - останутся как ни в чём ни бывало. Уманку даже дрожь пробрала. В святилищах он никогда не бывал и не собирался, но здесь в воздухе было что-то похожее - цельное, не порушенное ежедневной ржавчиной, что отбросило даже на его подвижное и скорое на двусмысленную мимику лицо тень невинного спокойствия.
Парень даже и переспросить не успел, ни про церковь, ни про лунный тростник, а в особенности про "тебе, человек". И ведь кольнуло где-то под сердцем близостью догадки, но через секунду он об этом и думать забыл.
В ватруховых руках Уманка - не высокого и уж точно не героического сложения пацан - оказался не более дееспособен, чем рыбина на крючке. Сколько б ни трепыхался, ни бился, как птичка об клеточные прутья, ни извивался отчаянно по-ящериному, стряхивая пояс штанов с законного положения ниже пупка на узкие бёдра - всё равно тяжёлое кольцо рук Расти, нещадно впившееся под рёбра, не размыкалось. Испугаться Картинка не испугался, может, просто не успел, может - потому что не ожидал, точнее, сознательно не хотел ожидать от Ватруха, чтоб тот причинил серьёзную боль. Успел только ошарашенно уставиться округлившимися глазами на густую багровую субстанцию, упруго выбивавшуюся из раны, и на когти, казавшиеся естественным продолжением ватруховых пальцев.
Сначала было похоже, будто все артерии, вены в нём вдруг решили заявить о себе, обозначиться под кожей наподобие сильно перепутанной рыбацкой сети. Потом парня дёрнуло, как от щелчка кнутом - по шее и груди уже изрядно наползло сыто и тяжело пахнущей кровяной плёнки, и к этому добавилось новое, какое-то дикое ощущение. Уж на что он отлично знал, каково это, когда в тебя врывается нечто чужое, нарушая ощущение уверенной замкнутости собственного тела и своего "я" - сейчас было по-другому. Опасное, живое, недоброе и одновременно целенаправленное, что-то от Расти быстро перетекало к нему. Тогда Уманка наконец почувствовал, как в груди всё болезненно замерло от испуга - показалось, что сейчас Ватрух видит, чувствует его до самого донышка, получше него самого.
Кровь кипела, как будто он подхватил лихорадку, только в чёрт знает сколько раз хуже. Уманка подвывал и ревел по-звериному, ничего не соображал и не видел из-за жара, наполнившего череп, пальцами путал ватруховы волосы, скрёб по плечам. Ему почему-то казалось, что, освободись он вдруг из этой хватки - получилось бы сбежать то ли от себя самого, то ли от этого клейма внутри, перекраивавшего в нём что-то по своей воле.
Внезапной перемены в Расти он тоже не услышал, не понял, потому что был слишком занят своей внутренней болью. По сравнению с ней царапавшие, закусывавшие кожу зубы были мелочью. Уманка уже не метался, а только то и дело крупно вздрагивал всем телом, то в такт неожиданному ватрухову бешенству, тесно вжимаясь в траву и подаваясь назад, то наперерез - выгибался так, что опорой оставались только зад да плечи, резко упирался грудью в преграду чужого пресса, таращил мутные глаза.
Жжение уходило понемногу, примерно как камень в очаге - сначала ему наветривает поверхность, потом можно уже приложить палец, но в его булыжневой глубине ещё чувствуется память о том времени, как он злобно и тяжко светился раскалённым красным цветом. Вот и Уманка не сразу отвлёкся от жара, пепелившего кости, и не сразу сообразил, чьи голоса тревожат слух. Зрение ещё не вернулось, точнее, голова, похоже, пока не собиралась принимать в расчёт то, что видели глаза. Уманка "видел" телом - чувствовал спиной влажную прохладу намятой двойным весом травы, грудью и животом - контрастный горячий пульс Расти. Вот х*йня. Я сильно орал. - решил Уманка и неожиданно почувствовал, что откуда-то из глубины, из затихающего за рёбрами и в конечностях пожарища, с ним нечто согласилось. Мол, да. Плохо. С неожиданности парень раскрыл рот, между губами немедленно упала чуть влажная ватрухова огненная прядь, зрение вернулось.
В съехавших ниже некуда штанах, с россыпью лиловых синяков и кровоподтёков на шее и плечах, с грудью, порывисто поднимающейся и опадающей от сбитого дыхания, ещё немного мутным взглядом и ярким росчерком - прядкой волос Расти поперёк лица, он выглядел слегка растерянным, слегка пришибленным, но во взгляде мелькнуло осознание. Уманка принялся вертеть в голове всякие мысли, пробовать и то, и это, только чтобы этот бестелесный шепоток откликнулся снова. И ведь откликнулся. Взгляд пацана внезапно сфокусировался на лице Расти, и тут случилось небывалое - Уманка собственной персоной покраснел. Густо так, так что краска за какое-то мгновение буйным цветом разлилась на щеках. Одно дело - когда ты думаешь сам, а другое - когда тебе озвучивают твои прозаические порывы со стороны, да ещё так безапелляционно, как будто под этим печать ставить.
- Что за хрень! Пусть лучше заткнётся, - Прохрипел он, с непривычки пытаясь отвернуть пламенеющую рожицу в сторону куда-нибудь, стыдно же.

16

- Почтительнее, юноша!.. - Кисарь, улыбаясь, сдул с уманкиного лица свои космы, смешно и честно, как ребёнку, расцеловал пылающие щёки. Рысь выбрал того. И в правоту выбора, воплощённую в Уманке, влюбился.
Рубин полегчал, расшевелился, освободившись от тяжести - Кисарь опять чувствовал, как он бродит, течёт под кожей, как оживают, натягиваются одна за другой невидимые струны, связывающие их. Камень выбирался из спячки. "Кааайф..." Словно долго не мог пользоваться рукой, и наконец она, отвыкшая от движения, снова наливается силой, становится послушной и надёжной.
- Теперь я буду умничать, а ты слушать... Хоть и не любишь этого.
Скатившись с Уманки, Кисарь сел, по-гандогарски подобрав ноги, и закурил. Коробку с сигаретками положил на виду, рядом, на откинутую крышку - вёлльского авторства приспособу по кличке "зажигалка". Руки устали, аж до лопаток саднило и тянуло мышцы... Нелегко было держать мечущегося Уманку, просто не замечал в горячке. Птичья братия, притихшая от воя пацана, чью тушку рубин сильничал под себя, опять набирала голоса.
- Во-первых, это не хрень... - оборотень глубокомысленно затянулся, - А что или кто, без поллитры не разобраться. Немного артефакт, немного демон, немного тварь. Живой рубин. Как ты уже понял, с собственным сознанием. Изначально он был татуировкой с функциями ментального блока... - Кисарь сам не заметил, как перешёл на книжный язык и убойно правильный выговор. В котячестве его с садистским тщанием натаскивали в науках и премудростях, необходимых образованному представителю высокого общества. Ещё бы - чтоб у богатых да родовитых купцов раб был неучем? Возмутительно! Повару или конюху светски болтать на иностранных языках не обязательно, а вот "тень", доверенный прислужник и телохранитель в одном лице, каким был Кисарь - манерами и воспитанием должен не уступать, а то и превосходить господина. Иначе кто загладит неловкость, если господин среди приличных людей злоупотребит хмелем и явит себя не с лучшей стороны? Уманка мог и половины слов не понимать, а сам оборотень жестоко палился учёностью, но не заботился об этом и даже внимания не обращал. - Это уже со мной камень стал существом. Он уникален. Раньше я ни с кем не делал ничего подобного. Я не знал наверняка, что ты выживешь... и дьявольски этому рад. И он рад, - рысь сверкнул быстрой, праздничной улыбкой, - он рад, что теперь не один в своём роде. Он хочет соперничать - чтобы знать, кто сильнее. Твой, скорее всего, тоже... Прислушайся. Рассвет - хорошее время, чтобы слышать...
Последняя фраза сказана была тихо, почти потонула в птичьем щебете. Солнце разворачивало в тумане золотую органзу, и сам туман редел, сырой шубой отползал в чащу, и на восточном краю неба плыли розовые паруса облаков. Горное, дикое утро казалось оборотню свежей и чище любого из тех, что он уже успел увидеть за свою жизнь, и разум его погружался в медитативный покой, в единство с летучим светом, пронизывающим мир. И здесь был Уманка.
Как-то правильно и мудро было, что Уманка здесь.
Кисарь кончиками пальцев погладил его руку, разбавив огромное, воздушное впечатление утра ощущением телесности, чужого тепла... И не таким уж это тепло оказалось чужим. В этот миг пришло и стало частью Кисаря родство к человеку - сумасбродному детёнышу, Уманке.
Из памяти потянулся дымными руками, запахом копчёной рыбы город. Туда предстояло вернуться. "Как же мало у нас времени..." А нужно было ещё столько рассказать. Кисарь знал о рубине не всё, далеко не всё, но и этого хватило бы на библиотеку, на несколько лет круглосуточного чтива.
- Слушай рубин, он сам о себе всё выложит, - отмахнулся от непосильной задачи пересказа оборотень. - Со временем. Он - самый верный твой союзник. Первое, что он умеет - прятать твои мысли от тех, кто хочет их прочесть. Для того и был создан. Даже ангел или демон, преодолевший предел высшего ранга, не узнает, о чём ты думаешь. Но, помимо этого, он ещё и твой защитник. Смотри.
Тихий, отчётливый щелчок - красные заострённые пластины рубиновых когтей выдвинулись глянцевой коркой поверх родных ногтей Кисаря, оборотень небрежно чиркнул Уманку по предплечью, но поцарапать не смог. Смугловатая, светло-табачного оттенка кожа парня оделась алой сверкающей "заплаткой", о которую когти вышибли искорки.
- Он не всегда успевает выстроить броню, - оборотень покачал головой, но хмурой тени на его лицо не набежало - он был доволен проворством уманкиного рубина. - В драке, когда ты взвинчен, а ударить могут откуда угодно, он тоже дезориентирован. Так что на рубин надейся, а сам не плошай. Научись его направлять. - Красные когти словно всосались в пальцы, Кисарь сжал кулак - на суставах и фалангах приживлённым кастетом наросли прозрачно-кровавые каменные шипы. - Думай чётко, чего хочешь от него. Он понятливый и легко отзывается. Попробуй.

Отредактировано Кисарь (2011-03-20 06:59:24)

17

Когда мыслию по древу растекался Зинар - это было увлекательно, но неудобно. Есть такие люди, которые умеют трепаться с заумным видом, интересно до чёрта, но рядом с ними чувствуешь себя неловко. Уманка уставился на рассказчика Расти во все глаза, заинтересованным, пытливым взглядом подмечая неуловимые перемены образа. Как-то это не вязалось с тем непринуждённым хамством, которое проявлялось в Ватрухе во всю щегольскую красу, когда тот держал речь с Батей или кем-то из его подручных. Такого Расти - довольного и умиротворённого, как крупный хищник на отдыхе - было не сложно представить среди богатых грамотеев, ведущего с ними речь на равных. В первый раз за всё знакомство с "сукиным котом" Уманка задумался, откуда ж он мог такой взяться, не из шпаны ведь уличной. А сначала Картинка без сомнений решил, что они с ватрухом выросли на одних улицах, в похожих котлах поварились вдоволь, прежде чем столкнуться нос к носу в хловской банде.
- Камень... Где ж ты взял такой? - Осторожно спросил парень, внимательно созерцая профиль красноволосого, гривастого. Уманка, конечно, был дикий и шипастый цветок, вырос на таком каменистом взгорье, что такта и дипломатии в нём было маловато, да и молод был он для таких изысков, но всё же инстинктивно чувствовал, что Расти подпустил его до себя немного ближе, не хотел рушить доверие неосторожными словами. - Я всякие байки слышал, от наших и не наших, и про мертвецкую кровь, чтобы себе подчинять, и про магов, которые могут подселить свои мозги в чужую голову, всё похоже, но не так. Эта татуировка, она издалёка откуда-нибудь, да? - Голос у Уманки сейчас был не звонкий, без обычных ершистых интонаций - спокойный и тихий. Ему было очень любопытно, и новоприобретённому комочку вулканического тепла, переливавшемуся под кожей, тоже было любопытно - как будто принюхивались друг к другу, а заодно и ко всему окружающему. А про соперничество Вартух был неожиданно прав, да ещё как! Когда по уманкиному худому плечу чиркнул алый коготь, парень удивился даже не тому, что кожа вмиг оделась багровой каменной коркой, и убийственное оружие, от которого, судя по всему, когда-то откинулся Быча, не нанесло и царапины. Странно было другое, что его гибко качнуло, почти что бросило в сторону Расти в ответном жесте. Ответим! - Задорно кипятился голосок под кожей. Мы тоже так! Уманка, отлично помня, как Ватрух относится к чужому лапанью, еле успел затормозить, уткнув обе ладони в траву, да так, что пальцы в землю вошли на глубину фаланги. 
- Прости, не хотел я... Или хотел. Чёрт. - Удивлённо пробормотал парень, на всякий случай изобразил что-то вроде извинения, несмотря на то, что тактильного контакта всё ж не состоялось. Поднёс испачканные землёй руки к лицу, поглядел - никаких когтей - сорвал душистую связку лесной травы и обтёр ею пальцы. Не знал, что я выживу! Ох*еть как любезно с твоей стороны! - тихо фыркнул, сгоняя с губ неуместную ухмылку. - Это что... Камень тоже может не хотеть быть одиноким? Мы теперь бросаться будем друг на друга, как увидим? - Уманка помедлил и почти что смущённо выложил: - Ему правда хочется помериться. Не по-злому, хулигански как-то. Говорит, мы, мол, не хуже. - Мелкий рубин продолжал шелестеть, почти не умолкая, излагал их общее мнение по поводу чуть ли не каждого, чего касался взгляд: красиво, потрогать - про туман, свившийся нежным кольцом неподалёку, ещё! - про неожиданно бережное, чуть шероховатое касание пальцев Расти, а больше всего - про самого Расти, как будто чувствовал в нём горячо, сильно перетекающий в крови старший камень. Нагло, по-разбойничьи, залихватски маленький рубин хотел соперничать. Почти что провоцировал. Если б Уманку эта своевольность так не возмущала и он не был бы занят тем, чтобы контролировать их общие порывы, он бы точно с неудовольствием сообразил, насколько этот рубинчик сейчас похож на него самого.
- Ангел? Мысли читать? - Переспросил Картинка потом, одновременно поднимая руки, чтобы попробовать камень в деле. - Может, я и заведу такие мысли, которые можно бы скрывать от ангелов, но ведь ты ещё раньше сказал, что буду фонить. Церковь Единого при встрече захочит заловить и выдрать эту штуку из меня... - Что-то ещё он говорил про луновуху, а ведь сам-то! - но при этом Уманка ни разу ещё не видел Ватруха обгашенным этой самой луновухой. - А ты, значит, пахнешь демонятиной ещё сильнее. Не большая ли была жертва, чтобы скрыть от кого-то свои мысли? - Сейчас ему и в голову не приходило, зачем Ватруху, лежащему вот тут, на расстоянии вытянутой руки, такому неожиданно своему, от кого-то шифроваться. Опять не хотелось поломать, порушить островок умиротворения и тишины вокруг обоих, а ещё Уманка чувствовал что-то вроде гордости: получается, Расти с ним поделился почти что кусочком самого себя, тайной своей, а теперь - их общей. Парень повернул голову и поглядел на Ватруха задумчиво, с признательностью, молча благодаря за странный подарок.
А потом - попросил камешек свой, который всё это время нетерпеливо метался в крови. Тот отозвался с готовностью, ему вообще хотелось и подвигов, и в бой, ну хоть что-то сделать. На вытянутых уманкиных руках заиграла блестящая переливчато-багровая вязь - он сгонял, собирал немного рубина в конечностях. Коготки у него сначала не получились, некоторое время живой огонь играл, перетекал туда-сюда по руке, своевольный, как маленький зверь, да и сам Уманка отвлёкся от первоначальной цели - они оба вместе с камнем гоняли сочный пурпур по поверхности кожи, собирали причудливыми узорами. - Гляди... Красиво получается, - Заворожённо выдохнул Картинка, закусывая губу и поднимая к лицу ладони.

18

- Много будешь знать - елда повиснет, - усмехнулся Кисарь. Его рубин был уравновешеннее, предвкушением драки не забывался и покладисто бездействовал, когда Уманку шарахнуло на оборотня - но и в покое быть не желал. Шипы, нарощенные на кулак, ушли под кожу, и в то же время линии рисунка на спине расплелись из густой вязи, тернистыми усиками вытянулись через плечи и бока на грудь, слева взвились по шее до лица, узором по скуле, виску и надбровью окружив глаз. Рубин тоже смотрел на Уманку. Затушив окурок, оборотень взял человечьего подростка за руку, и руку эту приложил ладонью поверх колючего, сложного выхода красного контура на шею.
- Ты хотел. И будем бросаться. Теперь тебе это можно - всегда.
Бросаются друг на друга тоже по-разному.
Кисарь отнюдь не был всеми душами расположен к тому, чтобы позволить Уманке прикосновения, но иррациональным чутьём признавал это правильным. Неприязнь к человеческим рукам, сложившаяся и окрепшая за многие годы, а в Ландшпиле ставшая таким же опознавательным знаком Ватруха, как красные волосы и опояска красным шарфом, всё ещё давала о себе знать. Удерживая его руку на своей шее, оборотень приучался ровно относиться к этому ощущению, и отпустил Уманку только после того, как искрой - на границе привычки не подпускать людей и потребности сблизиться с другим носителем рубина - промелькнуло удовольствие.
- Церковь Единого решит, что ты чем-то проклят. Но перед этим тебя искалечат и лишат всякой смазливости на допросах... - Кисарь беззаботно откинулся на спину, разлёгся, заложив руки за голову и раскидав патлы мокнуть в росе. - Демонятиной от меня пахло с самого рождения, но в Гандогаре с этим полегче... Не было аколитов, и шепсов на таких, как я, никто не спускал. Эта татуировка не была наградой или подарком, ничем таким... Хозяин учёл мои вкусы, когда сделал мне её, но действовал в своих интересах - пока я не умел скрывать мысли от пси-магов, я ставил под угрозу его. У меня самого в то время никаких интересов не существовало... - оборотень покосился на уманкины руки, на кокетливые извивы рубина на кистях, и с улыбкой, ленивой и довольной, уставился в далёкое, прозрачное небо. - Конечно, красиво... Ты понравился ему, и он хочет понравиться тебе. Мой вот... Ау!
Кисарев рубин дожидаться словесных рекомендаций не захотел, выступил прямо на животе султанатскими буквами, похожими на узелки кружева: "Я очешуительный!" Вслед за этим вопиющим самохвальством камень стянулся в фигурку экзотического длиннотелого дракона с крыльями, похожими на ломкие сливовые ветки перед цветением.
- Прекрати, - урезонил Кисарь, потыкав пальцем в дракона. - По-гандогарски всё равно понимаю только я.
"Да вот ты и забыл, какой я очешуительный!" - возразил рубин. Рисунок дракона, впрочем, рассеялся, будто утонул в коже.
- Выпендрёжник... - оборотень вздохнул, прикрыв глаза, - Как я. Слушай, Уманка... - перекатившись на живот, Кисарь сцапал пацана за ногу, под колено, и потащил с него сапог. - Ты Хло действительно племянник? - Снятый сапог шмякнулся в траву, рысь сжал обнажившуюся узкую стопу, подтянул поближе и легонько пометил самое узкое место подъёма зубами. - А то миром не обойдётся, если он разденет тебя и найдёт охро, аналогичное моему...

19

Уманка притих и даже невольно дыхание затаил, когда Расти взял его узкую, чуть шероховатую, чуть наветренную ладонь в свою и приложил к своей коже. Сколько он ни вспоминал - сейчас это был, кажется, первый раз, когда ему разрешили и даже намекали, что нужно вот так прикоснуться. Даже дома, в маленькой уманкиной спаленке, простынь - рви сколько охота, а до плеч ни-ни. Очень, очень хотелось парню спросить, в чём у Ватруха были причины такой нелюбви к тактильному контакту, но не рисковал, молчал. Вот и сейчас не осмелился спросить. Уманка на удивление смирно лежал, слушал, как под ладонью мерно, жизнелюбиво и напористо бьётся жилка, как горячо перетекает старший рубин. Младший камешек жадно потянулся к старшему, густой вязью перетёк на ладонь. Какое-то время Картинке казалось, что между его лапой и смуглой кожей Ватруха пульсируют, гуляют от одной поверхности к другой токи жара. Потом ощущение прошло, оставив после себя на удивление приятное послевкусие. Вид у пацана был серьёзный, карие глаза сдержанно поблёскивали любопытством.
- Пусть поймают сначала... Раз ты им не попался, то и я не попадусь! - Уверенно проворчал он. Про "хозяина" - было люто интересно. В первую очередь потому, что то, каким Уманка видел и воспринимал Расти, ни в какую не вязалось с терминологией подчинённых-хозяев. Потом мысли парня потекли по-другому, запоздало кольнуло удивлением. - Так ты не человек, значит... Я, конечно, не заметил. - По этому поводу у Картинки было некоторое недовольство. Он считал, что в определённые моменты свою суть скрыть нельзя, не получается. Уж если хочешь что-то от человека узнать, спроси его, когда тот без минуты кончает - и фиг отвертится от своих слов потом! Если б парень от рождения был награждён чуть большей меркантильностью и своекорыстием, жил бы сейчас определённо побогаче. Но к подобным методам он всё-таки прибегал редко, брезговал. - Ну ладно, я не заметил... Но чтоб совсем никто, даже очкарик наш... - А ведь с Ватруха сталось бы теперь напомнить, "молчи, мол". Впрочем, пацан и без напоминаний трепливым не был, а некоторые эпизоды своей жизни предпочёл бы не рассказывать никому, даже под страхом экзекуции. Уманка со звериным ленивым удовольствием потянулся, медленно, сладко, уперев локти в землю и проехав задницей по траве несколько сантиметров от этого небольшого упражнения. Выжидательно покусал губу, глянул на Расти и дёрнул свободной ногой, скидывая второй сапог. Рубин почти сразу же стёк вниз по бедру, по ноге, до худой щиколотки красной тягучей нитью, стремясь к месту прикосновения, и там расцвёл небольшим соцветием линий, как будто цветок распустился под горячим ватруховым дыханием. Камень посверкал, поиграл на коже немного и провоцирующе перетёк выше по ноге, опоясав её подобием узорчатого браслета.
- Эй, зараза... - Тихо, сквозь зубы зашипел камню Уманка, в который раз уже елозя задом по намятой траве. - Заигрываешь, что ли? А тебе что? - Парень сделал негодующее лицо, вот только этот своевольный голосок внутри не пнуть, не наградить оплеухой. Судя по тому диалогу, что вёл со своим рубином Расти, тот, старший камешек тоже обладал тем ещё характером.
- Ох и хорош ты заботиться о своей заднице, - Ершисто, нахально рассмеялся Картинка после этого. - Действительно я ему племянник. Хло то ли сам меня в детстве подобрал, то ли мои родители ему лишнюю заботу подкинули - не знаю. Старикан пёкся обо мне сызмальства... Ну, то есть, как пёкся. Давал затрещину, когда надо было. - На выразительном уманкином лице вовсю полыхнуло яркими красками недовольства. Нахмурил брови, насупился. Уж на что про его блядливость в артели ходили легенды, в том числе и о том, зачем его Батя возле себя держит и каким местом Уманка за того зацепился, а сейчас было неприятно. - Я бы ради еды и крыши над башкой под кого-то из принципа не подлёг. Уж лучше не пожрать лишний раз, а?

Отредактировано Уманка (2011-04-03 11:56:55)

20

- Заигрывает... Он ласку любит не меньше, чем ты сам...
Судя по мурлу Ватруха, тут пора было открывать клуб любителей ласки. Совершенно в повадке зверской своей ипостаси Кисарь жмурился, водил кончиком языка по извивам рубинового узора на уманкиной лодыжке, и слышно было бы, как урчит, если б этот звук не терялся в хоре звонкой горной воды и птиц. А потом Кисарь захотел позаигрывать с младшим рубином в ответ - лизнул острую косточку сустава на ноге хловского племяша и скользнул языком под свод стопы, на неуловимую кроху легче, чем надо, чтобы вызвать щекотку. "Мм, лучше лишний раз не пожрать, чем лишний раз не потрахаться..." - это наблюдение оборотень на всякий случай оставил при себе, мирно полизывая снизу нежные сгибы пальцев.
- Не сердись... Хотя лучше сердись, - между делом бросив быстрый взгляд на лицо Уманки, Кисарь переменил мнение, - У меня встаёт, когда ты так глазами сверкаешь.
Пацан был провокационно, безбожно хорош, но раз за разом его привлекательность можно было оценивать заново - Уманка не мог бы быть назван соответствующим какому-то определённому канону красоты, но от всех канонов отхватил лучшее, живое, переменчивое... Подпав под его очарование, оборотень продолжал упираться и делать вид, что равнодушен, но сейчас подзабыл о том, что это нужно, и не был настроен отмахиваться ни от своих эмоций, ни от уманкиных вопросов, от которых отмахивался раньше.
- Очкарик-то не заметил? Он догадывается... - Кисарь попытался подтянуть Уманку к себе поближе, за штанину, - Но доказать нечем. Не в тех мы отношениях, чтоб он мог ко мне так близко подобраться...
Штанина подвела - парень был больше худой и гибкий, чем лёгкий, так что с места едва сшевелился, зато штаны с него поползли, как шкура с ужа в линьку, пояс сдвинулся наискось, обнажив клин нижних мышц живота. Оборотень тут же черпанул языком смугло-золотистую тень в ямке пупка, подсунулся плечом под длинную ногу Уманки, освободив руки, и сдёрнул с него штаны окончательно... Фыркнул, поморщившись, снятую шмотку отпихал с досадой - недавним сексом от Уманки пахло вкусно, а посторонним мужиком неприятно, и вроде выветрилось всё с волос и открытых участков кожи, а под одеждой задержалось. Не ко времени пришлись мысли о свободных нравах Уманки, разозлили Кисаря. "Накажу," - решил он, поднимаясь на колени.
Оставил пацана распластанным в сырой траве, раздетым, меченным алым следом зубов на животе - не удержался, нагрубил, почуяв чужой запах.
Облизывая клыки, оборотень методично расстегнул ширинку, встал, ещё больше отдалившись от Уманки - злил в свою очередь, зная, что не любит парень, когда его вот так кидают необогретым. Не отворачиваясь и не сводя глаз с тонкого, дерзкого уманкина лица, неспешно разулся, выступил из штанов, которые снимать-то не надо было, сами съехали от тяжести плотной, грубой ткани.
- Только не говори, что ты не в настроении... - Кисарь шагнул обратно, к Уманке, по мягкой шкуре камней - подшёрсток моховой, ость из тончавых травинок - и забросил его на плечи в один рывок, подхваченным у балаганных борцов движением. - Мы всего лишь купаться...
Зловеще похмыкивая, рысь плавно, будто и не нёс никакого груза, сошёл в маленький омут ручья и обрушил парня в холодную, студёную до ломоты в костях воду, только брызги разлетелись по голубым звёздочкам эльфичьих глазок. Через минуту рубин справится, согреет кровь, и вода покажется всего лишь свежей - но чего стоит эта минута!

21

- Э, Расти. Щекотно! - Наигранно недовольно протянул Уманка, разнеженно развалясь назад, раскинул руки по траве, постарался запрокинуть голову, так что в шее чуть ли не хрустнуло. На самом деле, нифига ему щекотно не было, было очень даже приятно, да по животу покалывало лёгким, сугубо физическим аналогом то ли волнения, то ли предощущения. Пацан повёлся на ватрухову ласку на удивление легко, и сложно сказать, то ли это его свободная натура показала себя, то ли просто по наивности и искренней отзывчивости. - Шикарный у тебя язычок... - Двусмысленно покривил губы в кошачьи довольной улыбке, уж больно приятное вспомнилось. Да и вообще тот момент, картина, в которой они напару застряли, была на редкость хороша. Тишина приплеталась и дополнялась к их общему шуму дыхания, к смеси гармоничных природных звуков. А главное, что один на один. Не было этого вездесущего басовитого сонного рыка хловских молодцев, без которого не обходилась ни одна ночь дома. Никто за незапертой дверью нахально не скрипел половицей, вынуждая думать, а не сюда ли, не к нам повадились? Благо, до Ватруха в артели домогались побольше, чем до Уманки. Картинка был свой, всем давно глаза примозолил, пообвыкся своей провоцирующей живостью, а Расти - как же, опасная диковина. Пару раз пацану доводилось слышать, как тот ночами отшивает со своего порога какого-то особо охочего мужика, кого - по голосу так и не определил.
Может быть, именно эта ватрухова притягательность наполняла Уманку молчаливой нахальной гордостью: мол, свободный, дикий и ещё какой красивый зверь, а всё равно мой. Каждый раз, как тот ночью ни с того, ни с сего являлся и валился на скрипучую постель Картинки, сопровождая это падение либо коротким вздохом - устал, недоволен - либо молчанием, пацан чувствовал нескромное инстинктивное довольство собственника. Такого, как Расти, фиг приручишь, да Уманка и никогда не задумывался о чём-то подобном, но ясно чувствовал, что к первоначальному не дающему покоя любопытству и животному притяжению, выносящему крышу напрочь и заставляющему думать уж не головой определённо, добавилось ещё что-то. Ватрух Картинке нравился, со всей этой своей безапеляционностью, с нежеланием объяснять причины своих поступков и своенравием, граничащим с самоуправством. Хотя это и не мешало Уманке иногда изрядно беситься с Ватруха и искренне хотеть устроить тому вариацию на тему "цыганочки с выходом".
Пацан покладисто приподнял зад от земли, помогая избавить себя от шмотки, и тут же пытливым взглядом отметил перемены, произошедшие в ватруховом лице. Да что с ним такое-то? Предостерегающе зашипел, когда зубы того зацепили по животу, сдвинулся назад. Вот чёрт разберёт с этим Расти. Никакого оракула не хватит его предугадывать! Возмущению Картинки предела не было. Мало того, что Ватрух отшатнулся, разорвав волнующую тактильную ниточку связи между ними так быстро, что даже рубин, похоже, офигел и растёкся по коже маловразумительной кляксой - так ещё и принялся раздеваться, нарочито красуясь торсом, провоцируя каждым неспешным, скупым в своей расчитанной грации движением. Во взгляде Уманки, вдобавок к возмущению, мелькнуло что-то демоническое, не смотреть на наглеца сейчас было примерно так же просто, как дышать под водой. Внизу живота заныло, одновременно неприятным и игристым теплом, рубин - тот и вовсе взбесился. Кроме "трахаться", ничего вразумительного от него слышно не было. Ага, трахаться, - Согласился парень, со свистом переводя дыхание через сцепленные зубы. Правда, броситься на Ватруха не успел, был закинут на плечо и протестующе зарычал, с неожиданности уцепившись за светло-бронзовый торс того всеми конечностями, какими дотянулся.
Студёной водой обожгло, ошарашило, Уманка свалился в неё, разбивая цельное водяное зеркало и подняв стеклянный фонтан брызг. Поначалу он настолько ошалел, что не сообразил перевернуться головой кверху и дотянуться до водной поверхности, только спустя несколько секунд по-рыбьи изогнулся, вынырнул, сердито отдуваясь и схватившись за предплечья. По грудь, докуда доставала вода, сразу же дёрнуло плотной коркой гусиной кожи, мокрые волосы чёрной перепутанной сетью облепили лоб, щёки, шею, а на лице Картинки было отчётливо написано, что он готов кусаться, наставлять синяки и демонстрировать самые изысканные обороты трущобной лексики.
- Какого хрена?! Что за вожжа тебе под хвост попала? Да я тебя..! - Губы у пацана дрожали от холода, было похоже, будто его больше, чем наполовину вмуровали в цельный блок льда, однако, неугомонный жар живого камня быстро и сноровисто метался под кожей, понемногу разогревая тело. Уманка недобро ухмыльнулся и резко, хищным жестом ударил ладонью по водной поверхности, пустив в сторону Ватруха мощный каскад ледяных брызг.

Отредактировано Уманка (2011-04-12 02:44:06)

22

...Запоздало Кисарь вспомнил, что не знает, каков из Уманки пловец.
Благо, тонуть было негде. Омут просматривался до последнего кварцевого зёрнышка на дне, и не волновалась ледяная толща коварными донными ключами, и за всей ищущей, ошеломлённой суетой гибкого уманкина тела наблюдал тот, кто парню ни утопления, ни иных порч и неприятностей не желал.
Правда, всего на один миг Кисарь подумал иначе - когда увидел выражение лица вынырнувшего Уманки, мокрого, не озябшего даже, но схваченного, облитого плотной ручейной стужей, злого настолько, что эта стужа, присущая горной воде, родственной льду, вообще не знающей, что есть на свете сонное тепло равнинных озёр - словно готова была уступить единому жаркому гневу человека и рубина, и змеистые потёки на уманкиной коже чуть не вскипали.
Что ж, Кисарь дёшево отделался, так что и увернуться от страшной мести не попытался, только зажмурился и переждал битый, осколочный звон сыплющихся брызг. В этом был весь Уманка - как бы ни бесновался, реального говна никому не сделал. "А если и сделал, то без умысла..." Лёгкий нрав хловского родственничка, незлобивая манера общения наверняка заставляли многих его поклонников обманываться, принимать естественную ласкучесть парня за что-то более значительное и адресное, а после мучиться от его "непостоянства". "Может, и я на его счёт многовато возомнил..." По привычке Кисарь прикинул, с чего Уманка, завидный пряник без русалочьей феминности в характере и поведении, сделал выбор не в пользу женщин, дослушал щелчки последних брызг и открыл глаза. Вода ещё ходила ажурными кругами.
- Уманка... Щас тебе что-нибудь под хвост попадёт, - предупредил оборотень,тепло скаля широкое шячло, - только это будет не вожжа.
Такими намёками Уманка пугался так же сильно, как сам Кисарь - миской сметаны.
Вдобавок, лютый Ватрух смотрелся сейчас едва ли грозно - будешь грозен, как же, если с мурла обтекает водица, плеснутая с горячностью и смысловым наполнением пощёчины. Логично предположилось, что назидательный потенциал ватруховых речей похерен в корне по крайней мере до полной просушки.
Орали пичуги.
Мурлыкал ручей, катясь с порожистых валунов в их с Уманкой холодную купальню.
Царила и посмеивалась солнечными зайцами вечная весна - о своём, о царском.
- ...Лады, давай по порядку. - Оборотень облизнулся, прихваченные с губ капли чистого, священно никакого вкуса разбавили сухоту в горле. Оборотень сделал движение к Уманке, незавершённое, настороженное, и от настороженности вдвойне заметное. И в издевательски прозрачной воде на какое-то ничтожное расстояние не дотянулся до уманкиной талии. - Хрена такого, что мне не нравится, когда от тебя разит кем попало. Если тебя на кого-то другого тянет, то лажа за мной, не умею быть для тебя лучше всех. Но запахи чужие... - Кисарь поморщился, - Я, знаешь ли, собственник... Тебе ведь было спокойнее этого не знать? - в усмешке кисаревой мелькнула флегматичность умельца отступать. - Спокойнее и интереснее. Боров, видать, не проболтался, что я беглый. Так вот, не беглый, к херам посланный - не суть важно - но на воле бывшие рабы быстро наглеют.
Он умолк. В кристальном воздухе повис тяжёлый, серый пафос сказанного, лепый точно гранитное надгробие, и Кисарь вдруг понял, насколько эта глыба лишняя между ними, солнечным Уманкой и шалопаем из кошачьих. Понимание набирало ясность, и вес, и вот перевесило пафос, и тогда оборотень засмеялся - сначала глазами, потом вслух. Смеясь, завершил начатое и прерванное движение, наконец-то обнял человечьего парня, с которым поделился рубином.
- Короче, переходят на ультиматумы!.. - подвёл он итог своим словесам, чересчур пространным. Стало ему легко, смешливо и торкнуто, Кисарь отёрся щекой, виском, заушьем о мокрую уманкину шевелюру, замер, положив подбородок ему на плечо, еле слышной гортанной вибрацией выдавая свою породность, как выдавал множеством мелочей, обеспечивших ему нарицание "сукин кот". - Например... Или поцелуешь, или нелюдь пойдёт и съест твоих хахалей.

Отредактировано Кисарь (2011-04-20 10:11:28)

23

Выдал Ватруха не голос, не поза, почти что зазвеневшая каким-то невысказанным смыслом, а пугливая водяная зыбь, очень кстати пошедшая мелкой рябью. Миниатюрные волны защекотали уманкин торс, и тайное стало явным: ладонь Расти до него так и не донёс. Брезгует или ещё почему тормозит? - Бровь у пацана в крутом изломе поползла вверх. Впрочем, объяснение всё-таки нашлось.
- Ещё как умеешь, идеалист новоявленный. - Не дожидаясь приглашения, Уманка растолкал своим узким торсом чистую преграду из тугого холода между ними двумя, как только на бедро легла горячая ватрухова лапа. Прильнул покрепче, между делом подумал, что рискует схватить подзатыльник (слова-то "сукина кота" он помнил, но привычка - дело сложное), соединил тепло своего тела с ватруховым. То ли рубин к тому моменту справился с колючей стужей источника, то ли это соприкосновение помогло - стало теплее. - Моя бы воля, я б с тобой, Ватрух, из койки вообще не вылезал. - Усмехнулся, просквозил в мимике и в движении губ напополам пошлостью и серьёзностью. - А во время загулов ждал бы, как девка на выданье - жениха. - Ироничен, ядовит был Уманка. Отчасти. Старательно намешал яду со смешливостью, чтобы, в случае чего, не сильно огрести.
Картинка был парень вольный, и, слыша запальчивое "выходи за меня", обычно только кривил в улыбке морду и делал ручкой - до следующего раза. Вряд ли он сознательно раздумывал о своих привычках, только инстинктивно чуял, что обязательства приходят рука об руку с проблемами и грузом морали, чуждой ему и по возрасту, и по характеру. Однако, здесь, один на один с Расти, вдруг покладисто смолчал, не возразил даже, наоборот, захотел сказать приятное. - Не знаю, что там насчёт борзеющих рабов, знаю только, что уж больно лютые из них самих выходят потом хозяева, а? - Если б мог, Картинка и сам бы сейчас заурчал, а так оставалось только слушать низкое, удовлетворённое урчание Ватруха. Пацан не спеша захватил губами мягкую, с родниковым привкусом, светло-бронзовую складочку кожи с ватруховой шеи, потянул, посасывая, щекочуще зацепил зубами. Если словами он и не умел сказать, что вертелось в голове - хочу, нужен, доверяю - то уж на тактильном языке-то выразился достаточно ясно.
- Обожрёшься, этих есть... - Уманка даже не съязвил, так - по привычке отшутился голосом, дремотным от ласки, горячо припечатывая каждое слово к ватруховой коже поцелуем и дыханием. Резко, быстро, провокационно ущипнул губами во впадинку между ключиц, подбородок, по-звериному лизнул Расти в уголок рта и на этом отшатнулся назад. Ухмыльнулся больше глазами, через чёрную путаницу волос на лбу. - Надо вылезти и обсохнуть. Пробежимся?
Торчать в холодном озере ему расхотелось, но больше всего - он собирался немного поддеть Расти, как будто компенсируя свою внезапную ласкучесть. Уманка юрко, быстро переступая узкими стопами по крошеву донных камешков, выскочил из воды, поочерёдно высвободив из холода торс с неясным переливом живого рубина на пояснице, задницу и худые ноги. Встряхнулся, выжал из волос лишнюю воду, задорно усмехнулся Ватруху вполоборота. Идея пробежаться, по лесу потрясти яйцами даже семнадцатилетнему уманкиному мозгу казалась не шибко умной, но количество вожжей, назначенных на сегодня под хвосты, было, очевидно, велико. За шмотки можно было не беспокоиться: если Картинка и мог заплутать, потерять дорогу, то Расти, по его наблюдениям, на местности ориентировался прекрасно. Тем более, далеко убегать никто не собирался.
- Кто отстал - за тем должок. - Заявил Картинка и быстро припустил прочь по моховой подстилке, сшибая ногами полые сухие травяные стебли и безжалостно наминая их сочный подлесок. Влага быстро сходила с тела от одного движения, от дуновения ветра, да и размять мышцы, пригнать к ним кровь было до чёрта приятно. Пацан любопытствовал обернуться, повёлся ли Расти, но не хотелось налететь на колючку или на сучок и пропороть ступню. В беге было что-то чисто инстинктивное, тревожащее доставшиеся от далёких предков повадки. Живой камень прочно застыл на бедре, делясь и отзываясь собственной наглостью на азартную глупость Уманки.

Отредактировано Уманка (2011-04-25 01:01:13)

24

НРПГ: Охх... Лады, считать перса сгинувшим в горах.


Вы здесь » Готика: Мир Теней » Лазурный Перевал » Горы Поминовения