"Изначально подразумевалось, что я это я его вывел на поговорить," - отметил для себя Пёс, вышибая спиной дверь. Хорошую, крепкую дверь, ибо других в "Зимовье" не водилось. Бесцеремонный гость делом показывал, что Пёс мог подразумевать хоть диспут, хоть чайную церемонию, но ход событий уже предрешён, пусть и врозь с псовыми планами.
Через несколько секунд, однако, Пса вполне устроил и навязанный сценарий.
Не то чтобы его пёрли подобные вольности самцующих (да и самкующих) посторонних, только копчёный неожиданно оказался не таким уж посторонним. Агрессивная, почти деспотичная манера целоваться была знакома - вроде вкуса табака, который курил давно, и вот-вот вспомнишь, где и с кем, но всё не вспоминается... Лишь то, что времена были насыщенные и вольные. В голове чуть заискрило, как от доброй выпивки, на грани баловства и непристойности Пёс распустил руки, нащупывая спину, талию, бёдра знакомого незнакомца сквозь несерьёзную преграду одежды.
И снова - неоспоримое, навязчивое узнавание.
Галлюцинаций у Пса не бывало, он верил своим ощущениям, всегда и сейчас. Активная память не содержала ничего о сухощавом решительном брюнете, поэтому Пёс доверился эфемерной стайке наитий. "Целуй ещё, ну!"
Взахлёб, до гипоксии - если нужно.
Озарения пошли косяком. Для начала, пришлый хам был нежен. Знал предел прочности Пса и, высаживая Псом дверь, держался в этом пределе - по складу характера из всех сортов и градаций нежности обладал именно такой. Догадка по отношению к настоящем, факт в контексте подступившего прошлого... Скобка моста между Псом нынешним и тем, оставшимся за рекой серее и холоднее, чем Стикс. До категоричного опознания личности, чей язык тёрся у Шона во рту как дома, оставались какие-то крохи времени и рассудочных усилий... но вдруг всё кончилось.
Пёс почувствовал себя обворованным. Он стоял, примазанный к многострадальной двери, дышал громко и крупно, за широко разъехавшимся воротом рубашки у ключиц то мелели, то наливались глубиной тени. "Вор" выжидательно таращился, блокируя Пса на месте, как излишне прыткую и строптивую деваху. Как он, такой худой, сумел объять рослую рыжую образину? Он был буквально везде - Пёс никаким местом дёрнуться не мог, чтоб на него не наткнуться. Хотя... Кажется, сам в ублюдочном буйстве поцелуя стиснул ногами его бедро, пошло и крепко примявшись к нему ширинкой и промежностью. А остальное - тьху на того, кто в данном раскладе возьмётся блюсти этикетные дистанции. "Не помню," - собирался сказать Шон, и добавил бы, что сексу это не помеха, но заглянул копчёному в глаза - мутный лёд без определённого цвета и возраста - и всё то, "украденное", вернулось.
Насовсем.
"Откуда, через какие ебеня тебя принесло в "Зимовье"?"
Ноэль, Ноэль...
Отощал, усох, былой европейской сглаженности черт нет и помине, сплошные почерствелые углы, но - ёпта! - целуется так же. Теперь Шон сгрёб его по-настоящему, на пределе ноэлевой прочности. Спрятал лицо у него за ухом, принюхался к волосам длинным скулящим вздохом и, хватанув его воротник зубами и рукой, звучно порвал так глубоко, как получилось. Запахло телом, чертовски родным, Пса этот запах притормозил как раз в тот момент, когда он цапнул Ноэля за шею... Вместо сухого лишнего шмота - тёплая горьковатая кожа. Укус смягчился, превратившись в игривую подначку, целое мгновение Пёс был добродушным увальнем: похмыкивая и не особенно нажимая, впихнулся пришлому между ног, полегчавшие руки соскользнули по Ноэлю и остановились под ягодицами.
- Не обессудь, что не встречаю со стопарём, блюдом закусок и подолом в зубах. Или как положено встречать мужа? - Шон рванул его к себе и развернулся, шандарахнув супругом в тёртое обстоятельствами дверное полотно. Зажимать его на весу было не маятно, удобно, Пёс освободил одну руку нашарил пояс ноэлевых штанов и содрал их с задницы своей законной половины.

Ну да, вот так у них выглядело супружеское, исполненное взаимного любования "давай разденемся". Ноэль, хладнокровный уравновешенный Ноэль умел быть страстным собственником и Пса, к счастью, не потчевал ни хладнокровием, ни уравновешенностью. Вот не пожелал делить псовую шкуру с какими-то тряпками - и категорично уничтожил саму вероятность "соперничества". Шон походя отряхнулся от обрывков рубашки (или чем там это было минту назад?), тут же попав в настоящий шквал напористых, нелёгких ласк своего Но. Как под градом нереально определить диаметр каждой долбанувшей в темя ледяной горошины, так и Пёс терялся: где его тиснули руки, а где зубы? Отвечать впопад на всю эту агрессивную щедрость не получалось, Пёс отвечал как попало. Его мурашило от затылка до подколенных жил - Ноэль знал, что и как с ним делать, угадал с первого раза, когда вытряхнул из тёплой тачки и нагнул мордой в капот... Смачные воспоминания. Милосердный супруг крайне вовремя разложил Псу ширинку.
- Это же ты. - В гортани у Шона рокотнуло,точно обломок скалы покатился в каменистую расселину. Всё, что Ноэль лапал у него в штанах, как и всё выше и ниже, принадлежало Ноэлю, в чём свидетельствовало кольцо, стилизованное под покрышку...
С чего ж тогда взялся дискомфорт?
Скоро Пёс разобрался: брюки дрогой половины, спущенные и натянувшиеся между разведённых бёдер, вчесались ему прямо под корень члена и неприятно отдавили вниз яйца. В нынешней взвинченности его взбесило бы и нечто меньшее. Он принялся стаскивать плотный брючный пояс, туго облепивший худую ногу Но, к колену, рыча на неподатливость добротной грубой кожи, краем сознания фиксируя, что от этих неупорядоченных рывков чёртовы штаны ещё больнее врезаются ему в пах, но и не мысля отлепиться от Ноэля. Кажется, ему пришлось столкнуть какой-то предмет обуви (в чём Шон не стал бы присягать), потом штанина пусто обвалилась вниз - и это была маленькая победа. Динамика ласк крепкой и горячей руки родного перемежилась моментами прижатости к его стояку, и все эти ощущения Пёс знал, любил, приветствовал, потому что с ними возвращались вольные и насыщенные времена, когда их было двое - Ноэль и Шон. Два сапога пара, одного поля ягоды, друг друга стоили. Не хрестоматийно счастливый брак, другое: если они уставали от работы, жизни, людей, то могли просто прийти друг к другу. "Я буду на тебя смотреть, долго. Буду нюхать, кусать и вылизывать. Чуть позже." Шон чуял, что действительно "чуть". Этот мужик действовал на него так, что кончить, со своим-то ирландским темпераментом, Адов Пёс мог в любую секунду.
- Х*й пусти.
Со скидкой на особенности псова голоса, последующие звуки, с которыми он затёрся членом ненаглядному между ног, можно было понимать как лирическое мурлыканье. Подушечки двух пальцев Шон продавил  в узкий с непривычки супружеский зад, но узость узостью, а втянулись пальцы сразу на фалангу, то есть вряд ли тело Но от проникновения испытало сокрушительный шок. Пёс терпеливо дождался, пока отойдёт первый рефлекс мышц, затем толкнул пальцы глубже, пробуя пластичность обхвата почти не траханной задницы.
- Возражения? - тихо спросил он, уже примериваясь скользкой головкой члена к слабо размятому анусу Ноэля.

Пёс пьяно ухмыльнулся семейной шутке. Даже если было предельно ясно, чей член в чьей заднице, с тем, кто "сверху", возникали вопросы, а уж кто кого берёт - вообще мрак. Ни один из них не тяготел к пассивности ни в делах, ни в развлечениях, ни в пассиве. Попадись они психологу, тот убился бы, выявляя лидера.
Впрочем, психологам они не попадались. Они вообще редко попадались.
До встречи с Но (теперь Шон помнил это не хуже собственного имени) ему, как ни парадоксально при его статуре, проще было лечь под кого-то - чем мучиться постоянной оглядкой на хрупкость партнёров: удовлетворит на этот раз или сломает? Ноэль избавил его от кайфоломных сомнений. От того, что за "трепетная крошка" отдающийся супруг, всё ещё плыли в глазах искорки.
"Жарко." Пёс встряхнулся головой и плечами, отгоняя резвые вспышечки первичной демонстрации неба в алмазах. Ноэля он предусмотрительно придержал за шальной зад вплотную к себе, дав время притерпеться - необходимое обоим. Супруг разгонялся с места, лихо плюя на то, что болезненно узок, а повторный рывок на сближение вполне мог стойкого, но ошалевшего спервоначалу Пса уприветить кормой об пол.
Что ж, взятая на перестраховку пауза оказалась совсем не лишней. Змеиная динамика тела Но делала задачу удержать его ничуть не проще, чем поцеловаться с лопнувшим тросом. Ноги носили Шона надёжно, потому он не опрокинулся, обнимая этот ураган во плоти, пришедший в движение, но невольно задумался о жестокой участи того, кто попытался бы облапить Питона без соизволения.
- Тсс... Я упиваюсь тщеславием.
Задвинуть такому, как Ноэль Отмар - смертельный риск, о котором мало кто смеет мечтать.
Вряд ли ненаглядный отдавал себе отчёт, как провокационна его поза. Шон уважал красоту и смелость разных приглашений к сексу, но немногие из них равнялись по силе и решительности с открытостью вздёрнутых над головой рук, обнажённостью внутренней стороны плеч, обычно развёрнутой к телу. "Хотя какие отчёты? Он знает меня."
То, что Ноэль пожелал и задал себе труд знать Шона, вызывало колючий, не находящий выражения в словах восторг.
Способы восторгаться благоверным у Пса были не оригинальные, не куртуазные и даже деструктивные. Не успела отжаловаться на свою долю дверная коробка, нагруженная Ноэлем (а килограмм Ноэля в одержимом напряжении мышц весил больше килограмма свинца), как ей выпали новые испытания. Счастливый семьянин Шон выдавал супругу комплименты, как бы сказать, оптом по весу. Уверившись, что Но никуда не свалится, он деликатно приподнял бёдра дорогого, сняв его с себя, и в последний момент засадил обратно, звонко подшлёпнув животом мужний член. Пообвыкшее тело Ноэля стало гостеприимнее, Пёс воодушевился на подвиги, а двери осталось лишь клясть своё везение горестными вздохами, ибо теперь по ней ритмично шарашили прочной спиной Питона. В полную меру возможностей Шон признавался если не в благородстве и святости, то в прямолинейной мощи своего чувства. Нещадные, сопряжённые с угрозой отшибить Но зад рывки не частили, кроличий темп для четы Отмар-Галлахер был мелковат, зато Шон не мелочился в размахе. Пожалуй, после их утех могли пойти слухи, что из третьего нумера "Зимовья" ломились легионы Ада, да не выломились. Вид Пса уже вполне соответствовал тому, как если бы он эти легионы выпроваживал восвояси. Ну или завали легионам за щеку, потом выпроваживал. Расстёгнутые штаны сползли на щиколотки и более ничего не прикрывали, только стреноживали. Впрочем, не то чтобы именно сейчас Пёс нуждался в свободе шага, ему хватало пружинистой свободы колен и пространства предварять тяжёлые толчки бёдер размазанными "восьмёрками" - Но обжимал его, будто одёргивал в баловстве, и Псу очень, очень нравилось.

Смысл единственной цензурной реплики Но, как всегда, прошёл мимо Шона. В этих случаях Галлахер не тратился ни на что человеческое, рассудочное - как собака, он не понимал ни слова, а реагировал на интонацию и последовательность движений губ. Да не усмотрят горячие приверженцы первых четвероногих друзей человека поношения на собачий разум: Шон ведь различал интонации "надо что-то сделать" и "можно что-то сделать". Хотя сейчас помянутые интонации сильно смешались, в разрешении было много требования... Или требование Пёс "дорисовал" сам, потому что чувствовал потребность? Развесистого "игрека" тел ему было недостаточно.
Прослыть скорострелом нелестно. Пёс и кобенился бы, выдерживал расстояние, растягивая период "невозврата" - когда ясно, что вот-вот кончишь, и от тебя в какой-то мере зависит, как быстро - если бы трахался с кем-нибудь, по чьей милости может где-то кем-то прослыть. Однако представить, что Но в манере жеманной стервы покусывает его упрёками или распространяется в приятельском кругу о качествах супруга в постели... "Я бы не стал. Как же я отвык... Одичал, прости уж - снова надо облагораживаться." Усмехнувшись на собой широкой пастью, Пёс повёлся в поле загадочной ноэлевой гравитации.
Получилось слегка сопливее, чем он от себя ждал.
Шон знал, что умеет двигаться плавно и ловко, удачно вписывая громоздкого себя в систему окружающих вещей и существ. Иногда это требовало труда, иногда давалось само. Маневрировать можно даже танком, долговязая кубатура Галлахера в управлении легче. Но чтобы вот так? Обнаружить себя прильнувшим к супругу, чувствовать его, угловатого и жёсткого, но всё равно удобно прижатого, чувствовать, что не мешаешь ему, будто так обнимаясь и выросли. Быстрым ритмом возникала и пропадала теснота, разбавляя комфорт - из-за бешено разогнавшегося, встряхивающего тело пульса. "Его? Моего? Обоих?" Пёс потянулся за поцелуем и напоролся на встречное движение, на губы Но, горячие и отмякшие. Всё вместе было слишком.
Необходимости предупреждать между ними не было уже очень давно, уж Ноэль-то рано раскусил тяжёлую и редкую дрожь, за которой у Пса следовали оргазмы. Оставшиеся мгновения Галлахер использовал на всю катушку: тёрся о Но грудью, шеей о его шею, путаясь лицом в тёмных волосах, оставляющих на коже ощущение тёплого, чуть влажного шёлка, в запахе этих волос, всаживал увлечённо, не одними бёдрами, а всем корпусом, не допуская ни мельчайшего зазора между мужем и собой, "размазывал" животом его пах, может быть и грубо, и хамски, и больно. "Дам отыграться." У них был в традиции приятный способ расквитаться за скотство в близости. У них было много неплохих традиций.
Например, если позволяла поза, Шон старался не упустить взгляд Но. С тех пор, как познал мужчину, включительно - Галлахер не издал на почве секса ни одного стона. Смотреть в глаза партнёру для него было возможностью продемонстрировать то же, что другие голосом. Однако и тут Но преподнёс ему сюрприз: Шон видел, видел чёрт возьми, хотя зрительный канал восприятия ему должно было пережимать до примитива - видел ошеломительный отклик. Всегда.
"Мне же это не приснилось, пока я был... хн, мёртв?" Всё ещё трезвым, спокойным жестом Пёс положил ладонь на шею Но, приложился влажным лбом к его лбу и улыбнулся - половинчато, без веселья, доверительно. Приготовился. "Это будет сейчас."
И увидел. Пьяную лихую пустоту, самоценное освобождение, которое так и не оканчивается свободой, только милостивой и благой усталостью. Кончал Пёс долго, крупно встряхиваясь и давя в руках крепкого на такие тиски супруга. В родной ноэлевой заднице стало вязко, скользко, ненаглядный упруго выталкивал Пса, а Пёс категорически не согласен был вытолкнуться. Только потом, отдышавшись, приотпустил его и игриво - в своих понятиях игривости - лизнул солёное горло и зацепил зубами подбородок.
- Перекур и будем делать так, чтобы вместе встречать гостей стоя. М?

"Я тте дам не собирался задерживаться..." Пёс, оказывается, умел быть и таким - растроганным придурком, по уши влюблённым в собственного мужа. Он утолил первый, самый острый голод по Ноэлю, и теперь его тянуло на отдохновенную, исполненную смыслами романтическую молчанку. Но запросил актуальную информацию, однако пасть Пёс раскрыл не столько ради ответа, сколько чтоб впустить супружний язык - лизаться-то они оба были не дураки. Лишь после того, как Но отошёл, прервав тактильный контакт, Галлахер оказался способен думать о чём-то, кроме... о чём-то кроме.
Пожалуй, такой поворот мыслительного процесса был весьма своевременным. Ведомый как самыми возвышенными чувствами, так и плотскими интересами, Пёс готов был безоглядно следовать за дражайшей половиной... Но запутался в собственных штанах, съехавших на лодыжки, и едва не растянулся по диагонали дощатого пола. Если он и не выругался вслух, то весь список комментариев к инциденту можно было прочесть на его лице. "Видишь? Я превращаюсь в идиота, когда ты маячишь передо мной голым." Хмыкнув над своей некстати обозначившейся придурью, Галлахер методично освободил ноги от вышеупомянутых штанов и обуви. В самом деле, не обратно же их надевать.
Там, в прошлой жизни, они не считали супружеские права реализованными только в один заход, к тому же Пса непередаваемо торкал вид и запах только что кончившего Но. Взмыленный и растрёпанный, с мокро блестящим животом, с почти неуловимой неловкостью в походке Питон был чертовски хорош - Галлахер просто изводился с таких зрелищ тогда, да и сейчас ничего не изменилось. "Сукин сын."
- Лунный тростник. - Пёс перетряхнул как попало сваленную на полу одежду и раздобыл свою флягу, в которой что-то ещё плескалось на раз. - Из него бодяжат настойку, пить периодически. Безалкогольная, по мне вообще безвкусная. - Швырнув флягу вдогонку ненаглядному, он вдогонку же добавил, - но некоторых выворачивает.
Они не разговаривали очень давно, Псу требовалось заново почувствовать вкус вербального общения с Ноэлем, привыкнуть адресовать фразы ему. После долгих перерывов в разговоре неизбежна некоторая натянутость - хотя бы из-за проблемы выбора тем... Сначала приходится туго и пресно обсуждать что-то занудное, порядка нынешней погоды или вот луновухи, и лишь затем собеседники осмеливаются обратиться к тому давнему, чудесному или ужасному, что их объединяло, заставляло сопереживать друг другу или отторгать друг друга. Признав Ноэля, Шон всё же с трудом и робостью поднимал в памяти истоки той радости, недоверия, нежности, которые испытывал, глядя на супруга... Состоять в браке, даже просто быть парой - сложнее, чем трахаться. Но влёк Пса, влечение сделало своё дело, а дальше надо было воскресить нечто гораздо более громоздкое и мощное, общее для них двоих.
"Ты рад мне? Чем ты жил? Чего не мог мне простить, как ни бился?"
Пёс тихо подошёл к Ноэлю. Кровать была рядом, меньше чем в полушаге, а завалиться и продолжить банкет Галлахер медлил, пока всего только взял Питона за руку.
- Два вопроса. Как я умер и где моё кольцо.

- Теперь тебя надо звать Ави? Раньше ты не признавался, что пафосный мудак.
Развязная американская манера сокращать имена до дурацких прозвищ осталась при Псе с тех пор, как он сам отзывался на кличку "Бонни". Когда-то ему казалось, что это одновременно и забавляет, и раздражает Ноэля - если что-то может одновременно забавлять и раздражать... Во всяком случае, чудилась Псу в реакции супруга какая-то неровность, когда он звал: Но. Имя просилось с языка, но Шон стеснялся произнести его, только молча смотрел в тёмное и худое лицо этого Нового Но, представившегося Аваддоном.
"Кажется, он не был таким смуглым." И тогда, в прошлом, пронзительная затягивающая синева глаз выдавала этого французского ублюдка с головой - жизнелюбивая, безбашенная скотина, втиснутая в камуфляж интеллигентности. Теперь его взгляд примораживал к месту. Шон догадывался, что услышит, и догадкам не верил, по привычке. Ни предыдущая жизнь, ни нынешняя не принесли ему шанса получить такое откровение. Пёс за откровениями и не гнался. Единственный, из чьих уст эти слова имели бы ценность, был Но, однако с ним у Пса и так всё вроде бы предельно прояснилось весьма вскоре после знакомства...
Кто бы ожидал, что древняя фраза, вылинявшая от частого употребления по делу и без, заставит Галлахера раскраснеться как девицу.
- В этом ты тоже не признавался. И я. Я люблю тебя, Но.
Господи больших собак, как страшно было это говорить.
Шон вцепился в Ноэля, сгрёб костоломной хваткой, зарылся лицом в спутанные космы на шее - боялся, что Но сейчас хмыкнет и снисходительно уточнит, что пошутил. "Хотя чего бояться. За некоторые шутки можно свернуть шею и не париться."
Но время копилось, а Но не подавал признаков веселья... Не подавал признаков досады из-за неудачно понятой шутки, раздражения из-за сентиментальной липучести Пса - ничего, что дало бы страху взять над Галлахером власть, которой у страха не было никогда. Через несколько секунд Пёс и сам готов был смеяться. "Он никогда мне не врал. Нефик и начинать." Отчаянно стиснутые руки Шона отмякли, он повторил, смелее и спокойнее:
- Люблю тебя. Но ты и так знал.
"Да прямо. Откуда?" - воспрял здравый смысл. - "Говорить об этом я не умею, проявлять - тем паче." Похоже, Пёс оказался в ловушке собственной сдержанности на эмоции и язык, у него попросту атрофировалась способность давать своим чувствам голос и, тем более, прислушиваться к ним. Они были как рыбы за толщей аквариумного стекла: наблюдай, изучай, вылови и препарируй, а то и зажарь, а вот сама идея разговора исключена.
- Я стрёмный семьянин, - Галлахер сглотнул, задышал глубоко и мерно, долями миллиметра отнимая бандитскую рожу от супружней гривы, - и не обещаю исправиться. Но у тебя здесь обе руки - свои, а я от этого счастлив. По-моему, ничего не стало хуже.
Расстояние от псова лица до плеча Но неуклонно увеличивалось, "прятаться" обратно резона не стало, и Пёс вновь прямо посмотрел в светлые, пронизывающие чистотой цвета глаза венчанного спутника жизни, и не одной.
- Жаль, что в последний раз ты видел меня после этой... автокатастрофы. Водители подлодок обаянием не блещут. Но придётся посмотреть на мои бренные останки ещё раз. Я собираюсь забрать моё кольцо. Ты знаешь, где моя могила.